Премьера недели: «Молчание»

Когда в 1988 году вышла картина Мартина Скорсезе «Последнее искушение Христа», многие верующие возмутились, некоторые – настолько, что даже угрожали режиссеру физической расправой. Тогда Скорсезе вместе с командой стал проводить специальные показы для членов религиозных общин, которые фильм осуждали, но при этом его не видели. После одного из таких показов, во время небольшого званого ужина, к Скорсезе подошел архиепископ Пол Мур-младший и пообещал прислать ему одну важную книгу. Так в руки режиссера попал роман «Молчание», написанный японцем Сюсаку Эндо в 1966 году. Спустя почти 30 лет, в течение которых Скорсезе не переставал размышлять о книге и затронутых в ней темах, на экраны вышла его интерпретация «Молчания». В украинском прокате – с 19 января.

Первая половина XVII века. Из Португалии в Макао приезжают два молодых иезуита, отец Родригес (Эндрю Гарфилд) и отец Гарупе (Адам Драйвер). Там они узнают, что их духовный наставник отец Феррейра (Лиам Нисон), ставший свидетелем репрессий против католических священников и христиан в Японии, отказался от католицизма, принял буддизм и мирно живет с женой и детьми где-то в Нагасаки. Родригес и Гарупе отказываются верить новостям и, хотя это и опасно для жизни, вызываются ехать в Японию.

Там их ждут холод, голод, необходимость постоянно прятаться, но также и целые деревни верующих, вынужденных скрывать свои убеждения. Священники крестят и исповедуют десятки людей, правят мессы по ночам – и чувствуют такую близость к Богу, какая дома, в Португалии, им и не снилась.

Правда, когда в деревню, где прячутся Родригес и Гарупе, приходят представители власти и жестоко расправляются с верующими, священников начинают мучить не менее мощные по силе сомнения. Через некоторое время Родригес и Гарупе решают разделиться, зритель последует за первым из них – и будет наблюдать, как священник попадет в руки японцам, те будут добиваться разными способами, в основном психологическими, чтобы он отступил от веры. Родригес сначала упивается собственными страданиями и впадает в гордыню, сравнивая себя с Иисусом. Затем мучается, видя, как страдают несчастные японские крестьяне. И в итоге приходит к пониманию, что внешние атрибуты веры – кресты, изображения Бога, даже произнесенные вслух молитвы – не являются самой верой.

Чтобы изложить всю эту историю, наполненную психологизмом и физиологическими подробностями – Скорсезе показывает жестокие пытки предельно правдоподобно, но так, что они парадоксальным образом выглядят не отвратительно, а возвышенно, – режиссеру потребовалось два часа сорок минут экранного времени. Эпичное повествование сложно назвать динамичным, поэтому у зрителя появляется возможность размышлять. Во-первых, о том, что сам Скорсезе, воспитанный в католической традиции и воспринимающий религию всерьез, заложил в ленту. Его волнуют, главным образом, вопросы веры: насколько для нее важны внешние атрибуты, какова ценность человеческой жизни, наконец, как сохранить веру, если в самых мучительных условиях верующий получает от Бога только молчание.

А во-вторых – о тех идеях, которые Скорсезе вряд ли хотел сделать центральными, но которые, тем не менее, звучат довольно отчетливо. Католические священники прибыли в Японию из Португалии в XVI веке – собственно, именно португальские миссионеры основали город Нагасаки, и к началу XVII века в Японии насчитывалось около 300 000 христиан. Но затем португальцы и другие европейцы стали вести себя несколько агрессивно, а в христианских провинциях начали назревать сепаратистские настроения, и японские правители запретили европейскую религию.

Исторические подробности Скорсезе оставляет за кадром, в «Молчании» речь идет уже о периоде жестких репрессий против христиан. Однако второстепенные персонажи – причем в том числе и отец Феррейра – то и дело оговариваются: европейцы, и особенно миссионеры, не утруждали себя тем, чтобы выучить язык или разобраться в традициях страны, в которую прибыли нести то, что считали истиной. И за невежество в итоге поплатились тысячами жизней – и своих, и чужих. И вот эта мысль, которую Скорсезе, возможно, и не намеревался закладывать в свою картину – о том, что культурная ограниченность может стоит жизни, – сегодня оказывается актуальнее, чем проблема сохранения веры вопреки всему.